(Продолжение. Начало см. "Зеркало" от 28 октября, 4, 11 и 17 ноября 2006 г.)

ТЕЛЕКОМПАНИЯ. АППАРАТНАЯ.

- Порядок, - ответил телеведущий, он сидел в аппаратной, рядом с техником записи и наблюдал Егора в монитор. - Добавь только одну реплику, я ее потом врежу при монтаже. После слов "... вам будет уже известно, чем все закончится" что-то типа того, что "а мы все, разумеется, надеемся на лучший исход" или что-то в твоем стиле - "уповаем на Господа", ну и т. п.

ШОССЕ. "ФОЛЬКСВАГЕН".

- Ты прав, - сказал Егор. - Сейчас Вадик поснимает поезд, потом допишем. - Он отложил микрофон, взглянул на бывшую жену, она тоже смотрела в сторону поезда, забыв в руках осветительный прибор под прозвищем "бэбик".
Он взял прибор, отключил, отложил в сторону.
Они встретились глазами.
- Ну спроси, - поняла Наташа.
- Спрашиваю. Тебе, конечно, не понравилось.
- Ты знаешь, - сказала она. - Мне это не нравится в принципе.
- Дайте-ка я сяду поближе к окну, - попросил оператор. Возможно, он понял, что предстоит семейная разборка, и решил отгородиться. Теперь супруги сидели почти вплотную.
- Знаю, знаю, - сказал Егор. - Основной мотив нашего развода - ты не одобряешь фанатизм.
- Не принимаю, - поправила она.
- Не принимаешь, - едко повторил Егор. - Ни в каких его формах. Даже в самых безобидных.
- У фанатизма безобидных форм не бывает, - сказала Наташа.
- Да ну? А если человек просто очень сильно, ну очень сильно, что-то любит? Свою работу, например. Да, погранично с фанатизмом. И что в этом дурного, если вдуматься? Фанатики перелопачивали миры и эпохи.
- Не знаю, но когда вдумываюсь я, то вспоминаю поножовщину на стадионах. От большой любви к футболу, как я понимаю, граничащей с фанатизмом. Или убийство Леннона. Кто-то просто очень любил "битлз", но погранично с фанатизмом, так следует понимать? А тот папарацци в тоннеле, из-за которого авария произошла? Что ему Диана и ее любовник? Он просто сильно любил свою работу, ну очень сильно, что в этом дурного?
- Блин, - Егор засмеялся. - По-твоему, я представляю угрозу для окружающего мира? -
Он положил свою ладонь на Наташину.
- И для себя тоже, - непримиримо сказала она, хотя руку не отняла. - Когда сборная Бразилии пропустила гол, два бразильца скончались от инфаркта: один - на стадионе, а другой - у себя дома, перед телевизором.
- Натусик...
- Наташа.
- Слушаюсь. Наташа, - Егор уже не сердился, на него нашел приступ великодушия, извечного великодушия мужчины перед женщиной, сильного перед слабым, избранного перед заурядным, - ну а эти двое горемык, они-то перед кем провинились? Вопрос, конечно, был несерьезный. И уж, разумеется, не требовал серьезного ответа. Скорее, призван был послужить в качестве средства временного примирения. Но Наташу сегодня было не пронять.
- Перед своими близкими, - сказала она. - Если ты способен любить до таких пределов, то лучше люби так тех, кто живет рядом с тобой. По крайней мере, оставишь след. В их сердцах. А не только в новостной передаче.

ЦОСС

Телефонный аппарат ВЧ внешне не представляет собой ничего особенного. Чуть удлиненный, светло-желтого цвета, без диска, - "слепой", как говорят связисты.
Генерал заканчивал короткий доклад секретарю Совета безопасности.
- Разумеется, Игорь Иванович. Будем ставить в курс. Всего доброго.
Он зашел в кабинет на минутку, позвонить. Даже не сел. По центру его служебного стола лежал блокнот с отрывными листами. На верхней странице его почерком было написано: "Звездная очанка". Генерал оторвал лист с надписью и пошел в приемную. Из-за своего стола поднялся помощник. Генерал протянул ему бумагу:
- Это я писал?
- Вроде вы... Ваш почерк.
- Вы знаете, что это означает?
- Никак нет, Юрий Александрович.
- Прошу выяснить.
Генерал вышел в коридор, сделал несколько шагов и вошел в дверь с надписью "Конференц-зал".
Бомж сидел в президиуме - других столов здесь не было. Перед ним были разложены тарелка с бутербродами, бутылка "Пепси" и стакан. В трех шагах от него молча стоял один из сотрудников управления. Генерал отпустил его движением головы, протянул бомжу руку:
- Юрий. Садитесь, садитесь, я тоже сяду... - Он сел. - Мы ведь почти ровесники, можно без церемоний... Алитет, если не ошибаюсь?
Бомж еле заметно усмехнулся:
- Не ошибаетесь.
- А почему не едим? Извините, но у нас в буфете сейчас, кроме этого, ничего нет.
- Трудно есть, когда стоят над головой.
- Ну сейчас-то никто не стоит... Я бы тоже не отказался.
- Угощайтесь, - великодушно разрешил бомж.
- Спасибо. - Генерал зажевал. - В пору моего детства был очень популярный фильм, - сообщил он с набитым ртом. - "Алитет уходит в горы".
- Угадали, - сказал бомж. - Он и моим родителям нравился.
- Я ем, а вы - нет. Неловко как-то.
Бомж аккуратно, двумя пальцами взял бутерброд, но есть начал не сразу.
- Я арестован? - прямо спросил он.
- Никоим образом, - сразу ответил генерал, будто ждал этого вопроса. - Вы даже не задержаны.
- Значит, вы просто рассчитывали, что я могу вспомнить что-то еще, - утвердительно сказал бомж.
Генерал перестал жевать, поднял на него глаза.
- А вы вспомнили?
- Пожалуй. - Бомж кивнул. - Возможно, я ошибаюсь... Это длилось всего мгновение, я ведь видел только ее ноги, и вот на какую-то долю секунды, вот так, параллельно ногам, - он отложил бутерброд, встал и показал, - что-то опустилось и тут же поднялось, золотистое такое, с блестками, я только нижний край увидел.
- Сумка, - быстро сказал генерал, а рука уже тянулась к телефону на столе, в этом здании телефоны были практически везде.
- Скорее всего, - сказал бомж и сел.
Генерал отщелкал две цифры, над третьей палец задержал:
- И вот еще что. Вы уверены, что обувь была синего цвета? А не голубого, к примеру?
- Синего, - уверенно сказал бомж. - Вот как эти кружочки.
Генерал поискал глазами кружочки.
- На вашем галстуке, - подсказал бомж.
Генерал взглянул на свой галстук. Кружочки на нем действительно были.
Отчетливо синего цвета. Палец нажал на кнопку.

ТАШКЕНТ. САММИТ ГЛАВ ГОСУДАРСТВ

Саммит, как саммит. Круглый стол - в форме обода, - достаточно большой для того, чтобы за ним могли поместиться главы всех государств. Внутри обода разбит цветник, гигантская икебана - для того, надо полагать, чтобы глаза вышеозначенных глав могли отдыхать от созерцания друг друга. Микрофоны, безалкогольные напитки, хрустальные фужеры.
За спиной у каждого из глав - члены делегации, которую он возглавляет, сидят в соответствии со служебной иерархией - чем дальше от спины, тем ниже по должности. Самый ближний к президенту России стул пуст. Его хозяин, - секретарь Совбеза, - ненадолго отошел, поговорить по телефону.
Вот он вернулся. Сел, нагнулся к президенту, что-то вполголоса стал ему рассказывать. Или докладывать - это не принципиально. О чем-то чрезвычайном. Президент выслушал, встревоженно что-то спросил. Видно, о принятых мерах. Получил ответ - меры приняты. Такие-то, мол, и такие-то. А такие-то? - поинтересовался президент. Тоже приняты - успокоил его собеседник. Президент кивнул. И стал делать вид, что слушает очередного докладчика. А на самом деле задумался о том, о чем ему только что сообщили.
Встретился глазами с германским канцлером, их связывала личная дружба. Что-нибудь случилось? - спросил тот одним взглядом. Случилось, - тоже взглядом ответил президент. - Потом расскажу.

ЦОСС И ПОЕЗД

- Нашла я твою записную книжку, - говорила Даша. - Какая же она голубая, самая настоящая синяя. Она на комоде лежала, под золотистым лукошком, на день рождения мне подарили, помнишь, я его на стену повесила, ну с блестками такими.
- Помню, - сказал Стычкин, еле скрывая досаду. Вон они - перед глазами - светло-голубые туфли и сумка, никакая не золотистая и ни с какими не с блестками, простая черная сумка на замке. - Ну пока.
- Пока, - Даша отключилась.
Ну вот. Приехали. И обувь не та, и сумка тоже. И не Федот, и не тот. Все начиналось сызнова.
Смотри в газету, Стычкин. Будто читаешь. И думай, думай. Потревожь компьютер. Вот он заработал, выдал картинку - что-то бежевое, нет, не что-то, ткань, конкретная бежевая ткань, и на ее фоне...
- Вам это интересно?
- Что?
Настя потыкала в газету пальцем, которую он "читал":
- Такого рода дискуссии, - пояснила она свой вопрос.
- Ну как вам сказать... - потянул время Стычкин, быстро вводя себя в курс - половина газетной полосы была посвящена дискуссии, озаглавленной "Главная проблема человечества на рубеже веков. Ваше мнение?" - скучно, - сказал он, не сомневаясь, что так оно и есть. - Все очень предсказуемо. Все говорят примерно одно и то же.
- В смысле, наркотики, СПИД, войны, терроризм...
- Вот-вот, - подтвердил Стычкин. - Ни одной свежей мысли. Промотали еще раз, быстро - ткань цвета беж и на ее фоне... Кстати, вагоны абсолютно того же цвета, приятного на глаз, но вагоны ведь из металла, а это была ткань, и на ее фоне...
- ... само человечество и есть.
Господи, принцесса, если б вы только знали, насколько мне не до вас.
- Вы так думаете? - спросил Стычкин.
- Да. Само человечество и есть главная проблема. Ведь все от людей. И добро, и зло. Все - от них.
Ее глаза сейчас были еще больше, чем всегда. Еще голубее, еще доверчивее. Это преступно - возражать таким глазам.
- В общем, да, - сказал Стычкин. - Вы молодец, Настя. Не по возрасту глубоко копаете. Начинаю вас бояться.
Она засмеялась. Извините, Вольфганг Амадеевич, тут даже вы отдыхаете. "Твои глаза, как два зеленых луга, и я ребенком кувыркаюсь в них". Голубых луга. В данном случае, бежевых луга. Чушь собачья. Вагоны цвета беж. Ну, конечно же, - бежевая ткань, и на ее фоне. Ну, конечно же.
- Пойду покурю, - сказал Стычкин. - Уже невтерпеж. Только не говорите, что это вредно.
- Я молчу, - якобы кротко сказала Настя. А в глазах - снова искорки. Насмешливые, какие еще.
- Если кто-то будет посягать на мое место, убейте его, - попросил, вставая, Стычкин.
- Хорошо, - сказала Настя.
Теперь, главное, - не торопиться. До тамбура, во всяком случае. Человек идет покурить, заштатная ситуация - надо заранее опустить руку в карман куртки, так делают все курящие, когда направляются к месту для курения, наверное, они предвкушают... Стычкин мог только предполагать, что предвкушают курильщики.
Он был некурящий.
И в кармане у него, естественно, не было никаких сигарет.
Вот и тамбур.
Остановился, огляделся. Никто вроде за ним не наблюдает.
А теперь можно поторопиться. На самую малость, разумеется. Чтоб не привлекать внимания.
Вперед.
Стычкин рванул на себя дверь соседнего вагона. Эту - на себя, следующую - от себя.
И так - до самого последнего вагона.
До ткани цвета беж.

ЦОСС

Бомж все-таки взялся за бутерброды. И за "Пепси" тоже.
В его жестах и интонации чувствовалось скрытое достоинство. Скрывал он его не специально - просто оно было неуместно в той жизни, которую он вел в последние годы.
- Выходит, вы за мной следили?
- Громко сказано. Контролировали, скорее, - признал генерал.
Искусство короткого выстрела. Взглядом. Южные люди владеют этим особенно филигранно.
- Из-за моей национальности?
- Можно сказать и так. Но не в том смысле, в каком вы думаете.
- Объяснить можете?
- Вполне, - кивнул генерал, объяснил доходчиво. - Люди вашей национальности практически не бомжуют.
Бомж задумчиво покрутил в руках пустой стакан. Усмехнулся чему-то своему. Затем вдруг сказал:
- Я против того, чтобы люди убивали друг друга.
- Знаю, - серьезно сказал генерал. - Вы это сегодня уже доказали.
- Вы, наверное, генерал?
- А что - не похож?
- Абсолютно не похожи, - сказал бомж. На его глаза что-то набежало. Какая-то шторка. Мутная, как предрассветный туман. - Я их навидался, генералов. - И он уточнил. - ТАМ.
Генерал промолчал. Дежурные слова он терпеть не мог. А другие в голову не приходили: он знал историю человека, который сидел перед ним, - слова, любые, были тут бесполезны.
Да и бомж их не ждал.
- Понимаете... - сказал он. - Когда возвращаешься из командировки, и вместо родителей, жены, трех детей находишь пепел... Когда даже похоронить некого... - Он поднял глаза на собеседника. - Тогда надо либо начать убивать, либо...
- ... либо прекратить фактическое существование.
- Да, - выдохнул бомж. Наверное, он впервые говорил на эту тему, не подпускал ее к себе все эти годы. - Разве не так?
- Не имею права судить об этом, - сказал генерал. - Для этого надо оказаться в вашем положении.
- Не дай вам Бог, - сказал бомж.
Генерал бросил взгляд на настенные часы в противоположном конце конференц-зала. Время шло.
- Вы их пока не поймали? - поняв, спросил бомж. Очень тихо.
Генерал покачал головой. Хотя не имел права даже на это.
- А откуда ваше прозвище? - спросил он. - Гудрон - это что-то профессиональное? Вы ведь руководили строительством шоссейных дорог, если не ошибаюсь.
- Это одна из фракций нефти. Самых незначительных, - шлак, по сути, - объяснил бомж - Нечто бесполезное, живет на поверхности асфальта, но при первых каплях дождя опасен. Они его растворяют, он становится, как масло...
- ... и машины ходят юзом, - закончил генерал. - Наблюдал. Теперь знаю причину.
- Но потом дождь его смывает, - сказал бомж. - Очень быстро.
"Понятно, подумал генерал. Мы, конечно, люди не восточные, но тоже умеем иногда. Метафорически мыслить, так сказать. Доживаешь свой век на поверхности асфальта, друг Алитет. И ждешь, когда тебя и вовсе смоет. Ясно".
Так он подумал. А вслух сказал:
- У меня к вам есть одно предложение.
(Продолжение следует)