(Окончание. Начало см. "Зеркало" от 28 октября, 4, 11, 17 и 25 ноября, 2, 9, 16 и 23 декабря 2006 г.)

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Поезд прибыл в Домодедово почти по расписанию.
Перрон был непривычно пуст. Это и понятно - ненастоящие пассажиры по команде начальства покинули его, а настоящие пока не подтянулись.
Сотрудник и две сотрудницы службы безопасности Павелецкого вокзала вышли на перрон и закурили. Вернее, закурили двое, а третьей не дали, подруга вынула сигарету у нее прямо изо рта и выбросила - негоже курить, когда будущего человека под сердцем носишь. Мимо, в одинаковых униформах, прошли две уборщицы аэропорта - или технички, как они числятся в штатном расписании. Одна из них проворчала:
- Курют, курют... Везде курют.
Другая всплеснула руками:
- Дак ты ж сама куришь! Ну ты, мать, даешь. Воистину, пока ворон ворону глаз не выклюет...
- А тебе абы мне поперек чего-нибудь сказать...
В общем, они шли и переругивались по своему обыкновению.
В техническом помещении ЦОСС тоже было немноголюдно, почти все разошлись по своим рабочим местам.
Старший лейтенант Дроздецкая сидела за столиком и бессмысленно нажимала на какие-то кнопки. Система была отключена, кнопки не действовали. На электронной карте мигали крошечные лампочки трех разных цветов. Совсем недавно две из них погасли. Одна погасла сама, потому что был уничтожен источник контакта - мобильный телефон. Другую, в соответствии со служебным уставом, отключил техник - оператор, в связи с гибелью сотрудника, старшего опергруппы.
- Черепушка горит, прямо, - сказал одутловатый и показал генералу, где именно она у него горит. - Давление.
- Поезжайте домой, - посоветовал генерал, ему сейчас хотелось остаться одному.
- Я к врачу своему съезжу. Сделаю укол - и обратно. Бумаг у меня накопилось - не счесть.
- Бумаги, оно конечно, - сказал генерал и пошел в коридор.
Там к нему пристроился Ершов.
- Юрий Александрович, разрешите?
- Слушаю.
- Я собирался сказать об этом сегодня же капитану Стычкину, но... Поэтому хочу сказать вам.
Генерал остановился. Выжидательно посмотрел на капитана.
- Дело в том... - Ершову было сейчас непросто. - Короче, в тот день... В общем, отца я отвез в больницу утром, а суд чести состоялся в конце рабочего дня. - Он заставил себя посмотреть собеседнику в глаза. - Я не пришел потому, что смалодушничал.
У генерала Кузнечика Юрия Александровича были две устоявшиеся привычки - пожевывать губами и ставить в конце фразы слово "бывает".
Сейчас он употребил обе.
- Вы, Сергей Сергеевич, - отменный офицер. Это мое личное мнение, - сказал он. - А касательно вашего признания... - Генерал пожевал губами. - Тут вы... Опоздали вы тут. Попросту говоря. Бывает.
Он двинулся по коридору дальше.
Ершов потоптался и пошел в отдел кадров.
Кадровичка Ольга Юльевна сидела за своим столом и абсолютно ничего не делала.
- Вы приказ подготовили? - спросил капитан.
- Успею, - сказала она и закурила, хотя давно и самолично повесила в этом кабинете табличку, категорически воспрещающую это занятие.
- Это важно, - сказал Ершов. - Мать сможет пенсию получать.
- Сашкина подпись нужна, - сказала она. - Об ознакомлении с приказом. Ершов в своей жизни никогда и ничего не подделывал. Даже подумать об этом не позволил бы себе, наверное.
- Я подпишу, - тихо сказал он и покраснел. - Я знаю его подпись.
- Не орите мне тут, - совершенно немотивированно сказала она. - Сама подпишу.
Капитан сел на первый подвернувшийся стул и заплакал.
Навзрыд, не таясь, не вытирая слез.
В приемной генерала встречал помощник. Стоя, как и положено.
- Я выяснил, Юрий Александрович, - сообщил он. И понял, что начальник не понимает, о чем речь. - "Звездная очанка", - пояснил он. - Это лекарство такое. Супруга ваша просила, для своей сестры.
Генерал пошел в свой кабинет.
Помощник удивился тому, как осторожно и медленно он затворял за собой дверь. Будто входил в палату к тяжелобольному. Который к тому же еще и спит.
По залу ожидания Ленинградского вокзала шагали бритоголовые парни, человек десять - двенадцать, почти все - в кожаных куртках, почти все - в темных очках, почти все - с серьгами в ушах. Они шли в ряд, пожевывали резинку, громко, весело переговаривались и никого не трогали. Но и дорогу никому не уступали.
Бывший бомж Алитет посторонился, пропуская их.
Вышел к поездам, отыскал взглядом свой состав, медленно направился к нему - времени было еще предостаточно.
Увидел милицейский наряд. Они шагнули к нему, он понял, вытащил документы, протянул им.
Прямо рядом с ними, на двух металлических стойках, вбитых в перрон, был закреплен большой рекламный щит.
На нем было написано: "ПОЗВОНИ 02! СВЯЖИ ТЕРРОРИСТАМ РУКИ!"
Алитет усмехнулся. Затем взглянул в глаза проверяющим - каждому в отдельности.
Ему вернули документы, откозыряли:
- Счастливого пути.
Он не ответил. Направился к своему вагону.
Вагон был из самых современных. Мягкие, как в самолете, кресла. С откидными спинками. Один ряд - лицом к движению, другой - наоборот. Если ты не один, можно сесть лицом друг к другу и видеть глаза собеседника.
Алитет сел на свое место у окна.
Возле него остановилась тележка.
- Свежие газеты, журналы, - сказали ему.
Он не ответил, тележку покатили дальше.
Алитет опустил голову, задумался о чем-то.
А потом увидел две пары ног - одну, обутую в черные лакированные ботинки, а другую - в белые кроссовки.
Бывший бомж поднял глаза.
Перед ним сидели двое - пожилой и молодой. У обоих были нахмуренные озабоченные лица.
Если мы знали бы их язык, то услышали бы следующий разговор.
- Ну что? - усмехнулся Алитет. - Не получилось?
- Да, - кивнул пожилой. - Так, как мы задумали, - не получилось.
Молодой подался вперед, к Алитету, виновато улыбнулся:
- Дело в том, что...
- Заткнись, - оборвал его Алитет, не удостоив даже взглядом. - Я добровольно взвалил на себя самую тяжелую часть операции. Я вот этими ногами пошел к ним в логово. Я мог не вернуться оттуда.
- На все воля Всевышнего, - сказал пожилой.
- Нет, - отрезал Алитет. - На все воля людей. Этим миром управляют конкретные, вполне реальные люди. Все - от них. И добро, и зло. Все.
Пожилой не мог с этим согласиться. Но и возразить сейчас не мог. Поэтому он промолчал.
Вагоны мягко ткнулись друг в друга, и поезд поехал.
По лицам спящих побежали и свет, и тени - вперемешку.
- Ничего, - сказал Алитет и устало провел ладонью по лицу. - В Петербурге у нас тоже будет много работы.
Поезд начал стремительно набирать скорость.
- С этим репортажем должен был выйти в эфир наш коллега Егор Караваев. Но по понятным всем нам причинам... - тут телеведущий сделал паузу - нет, не продуманную, как обычно. Естественную, просто у него и вправду перехватило дыхание, он вспомнил Наташу, - ... он не сможет этого сделать. И обо всем, что случилось, попытаюсь вам рассказать я. - Следующая пауза была чисто производственной. - Готово?
- Готово, - ответили ему. - Теперь - Аркадий Степанович.
К микрофону вышел тучный молодой мужчина, положил на пюпитр бумагу с коротким текстом.
- Поехали, - скомандовали ему.
- Это случилось на железнодорожной трассе Павелецкий вокзал - аэропорт Домодедово. Мы были в шаге от трагедии, - продекламировал мужчина, у него был хорошо поставленный баритон, он говорил с придыханием, выдерживая между фразами интригующие интервалы. - Наши корреспонденты видели все собственными глазами. Сегодня. В девятнадцать ноль - ноль. На нашем канале.
- Отлично, - сказали ему. - Монтируем анонс.
Это была тон-студия. Небольшое освещенное помещение, со стульями и микрофонами, отгороженное от пульта звуконепроницаемым стеклом. За стеклом было темно, режиссер, звукооператор и еще кто-то угадывались лишь силуэтами. Чтоб попасть туда, нужно было выйти в одну дверь и зайти в другую.
Телеведущий так и сделал. Но он не зашел, он ворвался, толкнув дверь ударом кулака.
- Отлично, да?- спросил он. - Все у вас отлично, да? Что вы тут херачите вообще? - У него в кармане зазвонил мобильник, и это почему-то послужило для него последней каплей, он сорвался на крик. - Кто вообще пишет эти мудацкие тексты?! "Мы были в шаге от трагедии"! Почему - в шаге?! Там люди погибли, е... вашу мать! Там наша коллега погибла! Может, я просто не знаю?! Может, шкала есть какая особая! Утвержденная постановлением партии и правительства! Вот до сих не трагедия, а от сих трагедия, так, что ли?!
Он повернулся и пошел в коридор.
Ассистентка увязалась за ним.
Мобильник продолжал звонить.
Телеведущий остановился. Взглянул на свою помощницу, у нее были заплаканные глаза.
- Мобильник, - сказала она. Просто, чтобы не молчать. Шмыгнула носом.
- Тошно, - сказал ведущий. - Можем напиться, если хочешь.
- Хочу, - сказала она. - Но не можем. В семь эфир.
Мобильник на пару секунд умолк и зазвонил снова.
- Слушаю, - сказал ведущий. Мрачно кивнул. - Да, понял. Иду.
Спустя три минуты он вышел из здания телекомпании, миновал оживленный перекресток и свернул в узкий, малолюдный переулок. Сел в неприметный, неопределенного цвета "Жигуль".
- Как договорились. - Он протянул водителю свернутую в трубочку пачку стодолларовых купюр. - Можете не пересчитывать, Борман. Его - пока невидимый - собеседник издал какой - то звук. Хмыкнул, скорее всего.
- Наедине и по имени - отчеству можно, - сказал он.
- А я их не помню, - зло сказал телеведущий. Он вынужден был иметь дело с продажными, но сам, по совести говоря, таковым не был. Поэтому контакт с ними его всегда тяготил. - Сами ведь велели забыть.
- Ну-ну, - как бы согласился собеседник.
- Не будете пересчитывать?
- Я вам верю.
- Всегда ваш, - покидая машину, по привычке сказал телеведущий, но сейчас это прозвучало как брань.
Оставшись один, одутловатый все-таки пересчитал деньги. Держа их где-то внизу, под коленями, чтоб ненароком не увидели с улицы. И прошептывая цифры, чтоб не сбиться со счета.
Ему активно не понравилось, что деньги были свернуты в трубочку. Так носят деньги американцы, он это видел в фильмах. А одутловатый на дух не переносил - ни американцев, ни, тем паче, подражание им.
Он был стойким приверженцем других традиций. Советских. Правда, той страны уже давно не было.
Но ведь традиции можно сохранять. И блюсти.
Одутловатый блюл.
Главы государств фотографировались. Все вместе.
Они были одеты в тюбетейки и чапаны - узбекские национальные халаты, с красивыми восточными узорами и цветами, расшитыми вручную золотыми и серебряными нитями.
Это была новая традиция, заложенная несколько лет назад, - фотографироваться в национальном наряде той страны, где проходит саммит.
Сразу после этого президент России подошел к секретарю Совбеза, ожидающему его в стороне. Президент уже знал, что в целом все обошлось. Поэтому он лишь спросил:
- Потери есть?
- Незначительные. - успокоил его секретарь Совбеза.
Президент хотел спросить что - то еще - возможно о каких-то подробностях, но увидел прямо перед своим лицом крупную гроздь винограда.
Это к нему подкрался сзади премьер-министр Италии, выделяющийся среди глав государств своей почти детской непосредственностью.
- Ви-но-град. - сказал он по слогам, но зато по-русски.
И захохотал.
Требовался ответный смех. И по протоколу, да и просто по-человечески. Премьер ведь не знал о чем они тут беседовали. Он просто хотел угостить своего коллегу виноградом.
Президент засмеялся. Нормальным смехом, очень похожим на настоящий. По - дружески приобнял премьера.
И они стали прохаживаться по залу, беседуя и пожевывая виноград.
А с площади Павелецкого вокзала эвакуатор увозил новенькую синюю "Ладу" - автомобиль, который не проходил ни по одной базе данных, поскольку его владелец со специального учета снял, а на обычный так и не поставил, руки не дошли.
Эвакуатор продвигался медленно, из-за своих габаритов ему было трудно лавировать в автомобильном потоке.
Очень странно повела себя машина, которую он увозил.
Что только с ней не делали сегодня - раскурочивали, вскрывали замки, облазили всю, потом грузили на эвакуатор - и все это время охранная сигнализация не сработала ни разу.
А вот сейчас, когда ее начали увозить, она вдруг завыла. Тоскливо, протяжно, совсем не по-автомобильному, как будто это была не машина, а...
Впрочем, воздержимся от банальных сравнений.
Тем более, что владелец этой машины, капитан спецслужб Александр Стычкин их терпеть не мог.
ЯНВАРЬ. 2005. МОСКВА.